Всего 6882116
30 дней 74272
24 часа 2875


10 ноября...

И вот наступил этот день – 10 ноября 1963 года…

На площади Маяковского возбужденная толпа. Люди собирались задолго до начала концерта, ведь ожидание праздника – тоже праздник. Да какой! Встреча с артистом, имя которого и за столько краткий срок всесоюзной известности, стало легендой, а сам он – всенародным любимцем.

Забегая вперёд, хочется заметить, что нимб легенды и эта удивительная совершенно особенная любовь сотен тысяч, миллионов зрителей останутся с Муслимом Магомаевым навсегда. Ни в том десятилетии, ни в последующих, ни один артист не сможет достичь такой славы и такой воистину всенародной любви. Вот и век сменился уже, а он, Муслим, как прежде, на самой высокой высоте, на своём Олимпе, куда шагнул, будучи двадцатилетним юношей.

Конная милиция на площади Маяковского. В те годы подобные меры были редкостью, но в тот вечер оказались необходимы они. Толпа снесла массивные входные двери Концертного Зала. Они просто «въехали» в вестибюль на плечах зрителей. Такого не было ещё никогда.

Очевидцы рассказывали об этом, лет пятнадцать спустя, но, несмотря на давность лет, все «детали» того вечера представлялись отчётливо и близко... Так бывает, когда включается главная память – память сердца. Именно она жила в рассказах моих милых собеседников – зрителей того концерта.

- Это была сама весна! И если бы весну рисовали в образе мальчика – это был бы он, Муслим, - восхищение артистом рождало от самого сердца идущие слова.

Но вернёмся в тот вечер и с другой стороны рампы попытаемся взглянуть глазами самого артиста.

«На концерте были дядя Джамал с тётей Мурой. Они обещали меня поддержать, но я не очень это ощущал: я тогда вообще не ощущал себя во времени и пространстве. В зале что-то шевелилось и гудело. Гулко, отдалённо, нереально отозвался голос ведущей. Странные звуки собственного имени. Всё как во сне.

Потом было так, как это бывало с артистами во все времена, как будет во веки веков. Волнение почти до потери сознания, а потом ты с ужасом и неотвратимостью понимаешь, что всё уже началось.

Помню только, как закружилась голова от невозможности справиться с напряжением. И вдруг почти сразу всё забыл, и начал петь, только петь… Позже вскользь успел заметить, что в зале аншлаг, и что люди стоят в проходах…

Видимо, я неудачно, не теми словами пытаюсь выразить свои ощущения, связанные с тем первым столичным сольным концертом. Слова могут быть другими, чувства – именно такие. Поймёт меня тот, кому довелось пройти через подобный сладостный ад…»

Судьба давала ему возможность быть первым. Первым и в том смысле, что, будучи совсем ещё мальчишкой, петь этот первый сольный концерт, и не где-нибудь, а сразу в зале имени Чайковского! И впоследствии жизнь складывалась так, что во многом приходилось быть первопроходцем.

Шаг в неизвестность - всегда особенный груз ответственности. Такое не каждому по плечу.

«И всё-таки первый ты или нет, а начинать концерт было надо. О голосе я вспомнил только тогда, когда почувствовал, как он предательски дрожит. Любопытный парадокс – насколько волнуется певец, настолько его волнение передаётся залу. Тебя смущают собственные огрехи, а публика, не замечая этого, откликается на твою искренность и непосредственность. Когда же артист выходит холодным, как олимпийский бог, зал замыкается. Глаза видят, ухо слышит, а сердце молчит».

Да… бывают, наверно, и такие, по-олимпийски спокойные артисты. Но это, как говорится, другая история. О ком-то другом. А сердца его зрителей откликаются всегда и повсюду, взволнованно и трепетно звучат в унисон, отзываясь на каждую его песню, или оперную арию. По-иному и не может быть, ведь он, Муслим, всегда поёт не только своим прекрасным голосом, но и чутким, наполненным добротой сердцем…

«Концерт прошёл лучше, чем я ожидал. В первом отделении со мной выступал скрипач Александр Штерн. Концертмейстер Борис Александрович Абрамович своей профессиональной чуткостью держал меня в нужном русле… Бах, Гендель, Моцарт, Россини, Шуберт, Чайковский, Рахманинов, Гаджибеков… Вместо объявленных в программе шестнадцати вещей в тот вечер я спел двадцать три: в незапланированном третьем отделении я пел итальянские и современные песни.

Потом меня упрекали, что в классическом концерте я пел эстрадные песни. Но когда я их пел? Разошлась чинная часть публики. Уже выключили свет, увезли рояль, а к авансцене зала, с балконов, с галерки всё стекалась толпа поклонников – человек триста. Они стояли и хлопали… Вот тогда и началось третье отделение. Ни Баха, ни Генделя, ни Чайковского, ни Верди. Эти почтенные джентльмены покинули зал вместе с академической публикой. А я выходил и выходил в уже полутёмный зал и после десяти-двадцати поклонов попросил вернуть рояль. Моя строгая редакторша Диза Арамовна ворчала за кулисами: по филармоническому протоколу концерт закончен, артисту пора отдыхать.

Какое там! У нас в разгаре было стихийное третье отделение концерта. Я сел за рояль – тогда-то и наступило время эстрады. «Come prima», «Guarda che Luna» и стремительный твист Челентано «Двадцать четыре тысячи поцелуев»…

… «Не знаю, покорил ли я Москву первым сольным концертом. Но что я почувствовал наверняка – это то, что какой-то рубеж сомнений пройден, я уже никогда не ступлю на тот свой берег юношеской робости…»

--------------------------------------------------------------------------

На снимке: Концерт в  Зале имени Чайковского. Фото из нашей Коллекции. ... Теперь есть фотографии и получше качеством. Но по-особенному дорога эта. Она передавалась из рук в руки, как драгоценная реликвия, переснималась в фотостудиях... Она хранит теплоту рук Друзей, самых преданных и верных поклонников... И вместе с ней "плывут в дома воспоминанья", живут в сердце взволнованные рассказы тех, кому посчастливилось побывать на самых  первых  концертах.

 
       
Rambler Top100 Рейтинг@Mail.ru