Бакинский полёт (8)

БАКИНСКИЙ ПОЛЁТ (8)

- заключительная глава –

Самое трудное в поездке в Баку – уезжать из города. Когда в стремительно мчащейся череде дней замечаешь вдруг, что приближается тот самый, последний, по-особому начинаешь ценить каждое мгновение, острее понимать, что значит счастье – просыпаться по утрам в этом городе.

А за окнами снова встаёт рассвет, тот неповторимый, Бакинский, краски которого так знакомы по картине Любимого Певца. И этот рассвет… нет, даже не предпоследний, и уже не завтра, а сегодня… Сегодня предстоит попрощаться с городом. И убеждая себя надеждой вернуться, понимаешь, как непросто осуществить эту мечту…

Последний рассвет дарит дивную феерию красок, открывающуюся неторопливо, как и подобает театральному действу. Сначала, словно на фото Евгении (так и хочется сказать: «на фото-картине»!) зажигает свет дня жаркий солнечный диск, восходящий из моря.

Потом нежные розовые облака, подсвеченные первыми лучами, побудут недолго и, меняя цвет, сливаясь с небом, что становится все светлее, незаметно растают в нём.

***

Вчерашний день и вечер мы провели с Друзьями. Время мчалось стремительно, но в памяти запечатлелось и останется тепло встреч, долгие беседы о творчестве Любимого нашего Певца, восхищение, насколько тонко и подробно Друзья знают «тему», как интересны и глубоки их суждения. О классических образах, например, созданных Артистом…

Когда собеседники «на одной волне», разговоры текут нескончаемой рекой, и хочется верить, что время не властно вмешаться, что оно осталось где-то, заблудившись среди узеньких улочек и маленьких двориков старого Баку, запуталось в хитросплетении лестничных пролетов, выходящих на балкончики, опоясывающие дом.

В углу просторной комнаты с высоким потолком уютно гудит… печка. Здесь, в самом центре Баку, она кажется диковинкой. Хотя «работает» печка от газа – такой нюанс технического прогресса – но огонь, что бушует в ней, настоящий, и его живое тепло усиливает ощущение неповторимой индивидуальности этого удивительного дома, ауры истинной, высокой интеллигентности, сложившейся поколениями, десятилетиями.

Быть может, в таких квартирах, в старых домах – драгоценных островках истории, сохранившихся на тихих улочках Баку, и живёт дух города, его душа и его память.

***

… И вспомнился другой двор… Дом другой, но тоже истинно Бакинский, хранящий традиции и память…

… В том жарком августе тенистый двор дышал щедрым теплом, настоянном на терпких густых ароматах спелого южного лета. Гвоздики, притихшие от волнения, и громкий стук сердца, что, казалось, эхом отзывался, кружил в тесном пространстве старого двора…

Вдруг распахнувшаяся дверь и солнце улыбки, наполнившее сиянием прихожую…

Комната небольшая... старинная мебель… декорированные бордовым бархатом, изящно изогнутых форм стулья и маленький диванчик… старый рояль, чутко замерший у окна…

От необычности, внезапности, невероятности происходящее кажется сюжетом театральным действия. Быть может, что-то вроде ожидания перед началом Чуда… концерта. Вот и хозяин комнаты, представившейся маленьким театральным залом, стоит у рояля, привычно облокотившись на крышку. Странно только, что «зрители», словно бы тоже участники…

А где-то за большим окном квартиры, средь городской суеты наполненного раскаленным зноем проспекта, кажется, по-прежнему бродит мечта. Удивленная, немного растерянная и бесконечно счастливая. Мечта осталась «по ту сторону» квартиры, потому что даже мечты не могут долетать на такую высоту…

В отблесках живого огня промелькнуло воспоминание…

***

… В городе уже плыли синие сумерки – время не замедлило свой бег, в город обычным порядком входил вечер.

Ах, время, время… Его всегда не хватает, и «скорости вокруг бешенные»… Хотелось побывать возле мечети, той самой, Голубой мечети, о которой в дни прощания с Певцом, прочла в газетных хрониках. Без наших Друзей, добрых «экскурсоводов» Евгении и Рамиза, вряд ли бы, мы отыскали быстро…

Автобус «петляет» по старинным улочкам, а на остановке вдруг открывается широкая, как река, современная магистраль - проспект Самеда Вургуна. Как много неожиданного вмещает в себя этот удивительный город – Баку!

… Среди культовых сооружений нет иерархии «главных» и… иных, и у каждого своя история.

Голубая мечеть - "Гёй месчиди" называется так по цвету купола, возвышающегося над её стройным, изящным обликом. Впрочем, вечерние сумерки, ставшие уже плотно синими, скрывают эти черты – теперь по рассказам Друзей их «дорисует» воображение.

Мы пришли сюда вечером, но, может быть, сама судьба распорядилась так, ведь именно в такой вечерний час прибыл в Баку самолёт, что вылетел из Москвы спецрейсом в тот грустный прощальный вечер прошлогоднего октября.

- «В тот вечер здесь собралось полгорода» - взволнованно рассказывает Евгения…

***

Оглядываю тротуары, потесненные к мостовой какой-то стройкой, неширокие подходы к мечети…

Мысленно улица «заполняется» людьми, «оживает» тысячами глаз. В них – слёзы и боль, и невыносимая тоска… Сейчас они, как «продолжение» тех, что остались в Москве живым коридором цветов, вставшим у Зала Чайковского, нескончаемой «лентой» очереди, вытянувшейся вдоль Садового кольца, толпой заполнившей площадь Маяковского…

Осиротевшая, опустевшая Москва всматривалась в грустное октябрьское небо, мысленно провожая самолет, взлетавший в те минуты из Домодедово. Тысячи глаз, наполненных болью слёз, устремились взором в московское небо… Тысячи глаз смотрели в небо над Баку, и в них была всё та же боль…

Самолет летел над огромным пространством Земли, над городами, что теплым светом далеких огней сопровождали его путь. Золотой свет, словно бы воссиявший из искр таланта и красоты Певца, щедро рассыпавшихся над страной, победивший преобладавшие в ней серые краски, добрый свет, научивший любить, радоваться и восхищаться…

«Он поёт – и летят,

и летят слова,

В миллионы сердце врываясь,

Чтоб потом с ними в бездну,

до самого дна,

Из неё к небесам поднимаясь.

А когда опустеет балкон и партер,

и на сцене огни погаснут,

Не грусти, Артист,

не считай потерь,

Ты себя сжигал не напрасно!…"

***

- "Гёй месчиди" ("Голубая мечеть") – так называют её по цвету купола, другие называют ее Аждарбековской – по имени ее строителя (кстати, именно так и звучит сегодня ее официальное название), иногда татарской, не всегда даже умея объяснить это название. И мало кто помнит, что при постройке она называлась "Иттифак" ("Союз"). А ведь одной из главных целей ее постройки был именно союз, сотрудничество и уж во всяком случае, примирение двух основных ветвей ислама: шиитской и суннитской, — идея, осуществить которую пытался еще Надир шах.

Идея, тем более актуальная, что противоречия между приверженцами этих двух учений всячески подогревались властями, верными старому имперскому принципу "разделяй и властвуй". По замыслу Аждар бека в новой мечети могли бы вместе молиться и шииты, и сунниты (суннитами в Баку в то время были, в основном, лезгины и поволжские татары, — отсюда одно из названий мечети)».

История «Голубой мечети» - в рассказе наших милых экскурсоводов и в научном реферате их сына – Сулеймана Ашурли, который прочту позже. Трогательно будет узнать и том, что основателем "Гёй месчиди" является представитель древнего славного рода Ашурбеков – Хаджи Ибрагим Аждар бек.

… Потом, в самолёте, открою книгу об Исламе, подаренную гостеприимными хозяевами «нашего» отеля в Баку. И над землей по-особенному отчаянно захочется поверить, что «человеческая жизнь имеет несколько стадий: первая – зародыш во чреве матери, затем – стадия жизни в этом мире, вслед за ней – стадия «Барзах» (промежуточная между смертью и воскресением). В конечном итоге наступает вечная, истинная стадия – последняя жизнь», что «… смерть – фактически новое рождение, выход на более просторную и долгую стадию жизни…»

… А в этот вечерний час начинается молитва в «Голубой мечети» - "Гёй месчиди", звучит голос муллы… Небольшой дворик, огороженный от суеты города и, в тоже время, словно символ единение Неба и Земли…

… Ветви ислама… сунниты и шииты… "Иттифак" ("Союз")…

У стен «Голубой мечети» все это, услышанное в Баку, приобретает особенный смысл, словно зовёт прислушаться, вникнуть, словно что-то очень важное предстоит осмыслить и понять…

***

… Наш авиарейс - во второй половине дня. Так выбрала, чтобы и в последний день успеть побывать в Аллее. Вроде бы, всё предусмотрела, готовясь в дальнее путешествие, и в целом всё сложилось так, как было намечено. Но в суете хлопот земных не удалось предугадать, как трудно будет уезжать из Баку.

… Путь в Аллею теперь знакомый, уже не надо всматриваться напряженно в городские кварталы за окном, считать остановки. Точно знаем, куда свернёт «наш» автобус, где будет долгая остановка, где выйдет много пассажиров, где будет ожидать «на светофоре».

Сойдём за перекрестком, за одну остановку до ворот Аллеи, и продавец маленького цветочного магазинчика снова улыбнется, как знакомым покупателям. Розы здесь всегда свежие, словно не было у цветов переезда и ожидания, будто только что, мгновение назад, испарились с трепетных лепестков капельки утренней росы.

Теперь вдоль улицы по тротуару, по противоположной стороне – до перехода. Через

PARLAMENT-проспект, как через реку времени, и под каменную арку, украшенную восточным орнаментом, как в другое измерение - в Аллею, где иное соотношение света и теней, иные деревья и трава, иное ощущение времени и обостренное чувство нереальности происходящего.

***

Грустно... Сегодня не смогу сказать, как обычно, что «приду завтра». В мыслях буду мечтать о каком-то мистическом необыкновенном везении, что вдруг сделает возможным вернуться на весенних каникулах, уже в марте, в реальности понимая, что вероятность такого везения равно, как выигрыш в лотерею, до марта немного времени, и, вряд ли, выпадет тот счастливый «шар».

Когда на сверхзвуковой скорости самолёт мчится не навстречу, а прочь, когда поезд почти сутки выстукивает своё стремительное стаккато по рельсам, по-иному начинаешь понимать и чувствовать расстояние. Но сейчас лучше не думать об этом.

Снег за сутки заметно подтаял, и теперь даже не верится, что всего несколько дней назад он укутывал здесь всё плотным белым монолитом. Показалась зеленая травка, тоненькими ниточками потянулась к солнцу. Трудно пробиться ей - мокрый снег тяжелый. Тая, он наполняет влагой землю, и земля становится вязкой, набухшей. Уберем снег, поможем травке поскорее пробиться к солнышку.

А на холмике теперь все цветы появились, вытаяли из-под снега. Сколько их здесь! Все - от сердца, все искренне, все с нежностью и любовью. Видимо, потому так хорошо и сохранились они, поневоле ставшие подснежниками, теплолюбивые розы и гвоздики!

… Освобождая от оставшегося снега цветы, почувствовала вдруг, что от земли исходит… тепло. Это было совершенно неожиданно, удивительно и… загадочно. Конечно, у зимы в южном городе свои особенности, но мы ходили по улицам, где земля в эти дни была покрыта льдом, который и под солнечными лучами не так быстро оттаивал. А здесь, в тени высоких деревьев, переживавшая зиму земля не была замерзшей и обледеневшей. И тепло, исходившее от неё, было ощутимо настолько, что даже снег не был обжигающе холодным. Над свободной от снежного покрова землёй вместе с зелеными травинками восходила ласковая волна тепла. Это ощущение «подтверждали» и цветы, что сохранились абсолютно свежими, под снежным покровом, под настоящими, совсем не южными, вьюгами и метелями.

***

Ласковая волна тепла, касаясь рук, казалось, согревала и сердце. Словно отпускала сердце колючая корка льда, и, уставшее от ледяных оков, сердце готово было вновь устремиться к солнцу, как те цветы, что в дуновении солнечного ветра качали нежными лепестками, сплетаясь с тонкими трепетными веточками зеленой травы.

И с этим внезапно открывшимся теплом земли невыносимой грустью заметалось время. Часы вышли на последний круг, секундной стрелкой закружились минуты, все быстрей и быстрей… И уже не скажешь мысленно, что «приду завтра». Завтрашний день наступит в другом городе, далеко, очень далеко отсюда, куда на сверхзвуковой скорости долго будет лететь самолет. Не навстречу, а прочь…

И можно попытаться «утешать» себя надеждой, что судьба подарит возможность вернуться, а если на Космодроме откроют гражданский терминал аэропорта, о чем говорят все чаще и чаще, то станет «ближе» Баку.

Конечно, не будет прямых авиарейсов, но и транзитом через Москву можно будет добираться в течение суток.

Нет ничего невозможного, если живут в сердце любовь и память…

… Знакомая «картина» вспомнилась вдруг. «Увидев» её мысленно, словно бы рассказала о ней, и солнечный лучик, улыбнувшись светло, скользнул с высоты в зеленую травку.

***

… Этот пес был «достопримечательность» маленького городка, "прославившись" тем, что повсюду ходил за любимым хозяином своим, либо сидел в ожидании на крылечке. Но неразлучной дружбе их судьба уготовила вечную разлуку.

Пес не остался брошенным, у него по-прежнему был теплый и сытный дом – хозяйка заботилась о нём, как и раньше. Но каждый день в любую погоду пёс мчался туда, где обрёл свою новую «обитель» любимый его хозяин. Казалось бы, не было ничего необычного в том проявлении собачьей преданности, такое бывает нередко, если бы не одно обстоятельство.

Каждодневный путь к хозяину не был особенно длинным по расстоянию – на окраину городка, потом - полями и по шоссе. Но эти несколько верст пересекались железнодорожной магистралью.

Среди полей и перелесков, раскинувшихся с истинно российским, необъятным размахом, железная дорога несла стремительной мощью грохочущие составы. Здесь на равнинном участке поезд летел подобно урагану. Как ураган, появлялся внезапно из-за черты горизонта, нёсся неукротимо на предельной скорости, взмывая вихри пыли из песка или снега, гигантской силой своей, как тонкие жестяные полоски, гнул стальные рельсы. Земля дрожала от грохота, гулко и долго витало эхо. Не успевало утихнуть оно, как налетал новый вихрь-ураган по параллельной ветке.

В приближении к станции локомотивы включали пронзительный сигнал, и этот «гудок», подобный реву мощного зверя, усиливал ассоциации с разъяренным хищником, разгоряченным стремительной погоней.

Пес припадал к земле, дрожал всем телом. Казалось бы, повинуясь всем законам природы, всем инстинктам своим, он должен был со всех сил бежать прочь от этого страшного места, никогда впредь не возвращаться туда, пугаясь даже отдаленно похожих звуков, но, цепенея от страха, выжидал тот короткий интервал, когда возможно было, взлетев на Голгофу высокой насыпи, скатиться по другую сторону её и, подгоняемый зловещим ревом уже возникшего на горизонте нового железного зверя, мчался через поля, путаясь в высокой траве, или спотыкаясь в снежных сугробах, мчался к шоссе, и дальше… дальше, повинуясь тому единственному зову, что выше могучих инстинктов и страхов - зову преданного сердца.

***

- Ладно, Джек…

Солнечный ветер, или волна тепла, идущего от земли, тронули тонкую траву, и цветочные лепестки встрепенулись, словно промельк улыбки…

Нежным теплом робко коснулась сердца надежда. Быть может, откроют гражданский аэропорт на Космодроме - станет «ближе» далёкий Баку…

А если нет… Так, что ж. Разве же мало выпало дальних и ближних дорог, и все они, практически все, пути концертные, «гастрольные», или просто в Москву или Баку, чтобы подарить цветы.

Поезда… самолеты… автобусы… вокзалы… аэропорты… гостиницы… города…

Не знаю, вправе ли поклонники Артиста считать себя близкими Ему людьми…

Живя жизнью своего Кумира, радуясь Его радостями и печалясь Его заботами, они не считают это чем-то особенным, требующим «награды». Это их жизнь, обычная, как небо и солнце, как звезды и луна…

На вершине славы, в сиянии ослепительных лучей Кумир головокружителен, к нему тянутся тысячи букетов и сердец, замирающих в восторженном восхищении.

Потом концертов, гастролей становится меньше, какая-то бесовщина овладевает телевидением, и на волне вседозволенности оно начинает выдавать пошлость за «эталон» вкуса. Настоящее вдруг незаслуженно оказывается в тени. Просто уходит – не может стоять рядом, «на одной странице» с ложью и фальшью.

Вздохнув с сожалением, расходятся зрители. Они помнят, никогда не забудут Артиста, но нет концертов, нет телевизионных показов, в жизнь вольно или невольно входят иные «герои».

Но у поклонников свой мир. И в нём Артист остается Кумиром всегда, даже если он не выступает на сцене. Безумное, ни с чем несравнимое счастье видеть его в лучах славы, в море цветов, в бушующем океане аплодисментов. Но в сердце есть большее, чем восхищение Его дивный талантом, удивительной красотой, головокружительная восторженность от его успеха.

Тихая нежность… Мудрость осени… Новая сила чувства, прошедшего через годы и десятилетия. Оно, словно вино, что со временем становится лишь крепче, наполняется новыми оттенками.

Артист все также прекрасен и любим, только… ещё любимей и дороже, словно озаренный каким-то новым прекрасным светом, и в сердце восторженность юности, соединясь с мудрой нежностью осени, звучит прекрасной симфонией.

Любить так – это значит, что вся душа без остатка, по самого краешка, до донышка, когда привязанность сердца с юности и навсегда…

И страх потерять вечно стоит за спиной, дышит ледяным холодом…

***

… Московский вечер стал цвета «индиго». Стройные ели темны, они, словно кусочек тайги, что дивным образом разместился в центре Москвы, посредине крошечного двора. Где-то далеко в вышине, над этой московской «тайгой» мигают золотыми огоньками далёкие звёзды. Чугунная решетка высоких ворот – графически очертила границу миров.

Кажется, словно далёкие таинственные звёзды отражаются в непостижимой глубине Его взгляда… А может, это огни восторженных концертных залов, навсегда сохранивших очарованное восхищение?

Прощаемся на границе чугунной решетки ворот, и сердце, томимое отчаянным предчувствием, хочет запомнить всё – синий цвет московского вечера и темную зелень хоровода елочек в центре двора.

- «Не болейте, пожалуйста», - говорю тихо и робко.

А сердце – «во все колокола», на крещендо и фортиссимо отчаянья:

- Берегите! Берегите себя!!!

Мечется сердце в тревожном предчувствии, бьется о каменные стены и чугунную ограду в тесном пространстве двора. У сердца своё «зрение», и уже давно видит оно, как рушат, совершенно сознательно рушат ту стену солнечного света, что так необходима Артисту. И все яснее «читает» сердце, что видимся мы в последний раз…

***

… Самое трудное в поездке в Баку – уезжать из города. Трудно уйти из Аллеи, зная, что уже не скажешь мысленно: «завтра приду снова». Завтра наступит в другом городе, далеко, очень далеко отсюда, куда на сверхзвуковой скорости долго будет лететь самолет. Не навстречу, а прочь…

Пытаюсь «перехитрить» время, ещё и ещё на полчаса… на четверть часа задержаться в Аллее. Мол, автобусы сейчас «ходят» часто, не придётся долго стоять на остановке, а такси, что заказано в аэропорт все равно будет ждать, что регистрация на рейс не меньше часа продлится. Но все-таки надо направляться к выходу… Понимаю это и… не могу уйти…

***

Дорога в аэропорт…

Кажется, просторнее, чем тогда в юности, стала лента шоссе. Купол неба, вроде бы, стал выше. И почему-то короче кажется путь.

… В юности эта дорога была бесшабашной и веселой. Из раскаленного зноя Бакинского августа уезжали, переполненные впечатлениями. Путь из города в аэропорт не был «дорогой разлуки», а был ожиданием встречи.

Знали, что совсем скоро, едва успеем отдохнуть от изнурительной жары, окунувшись в нежное тепло московских улиц, или в прохладное дуновение северных ветров, поделиться впечатлениями с Друзьями, рассмотреть Бакинские сувениры, проявить отснятые фотопленки и напечатать снимки, все ещё оставаясь сердцем и мыслями в Баку, встретим тот радостный день, когда наш Любимый Артист вернется в Москву, и закружится вновь счастливая «карусель» - концерты… гастроли… пластинки… радиопередачи… «Песня года»… телевизионные «Огоньки»…

Везде успеть и ничего не пропустить – жизнь, построенная по Нему, Любимому Артисту, душа, что вся без остатка, до самого краешка, до донышка, привязанность сердца с юности и навсегда…

Сейчас дорога в аэропорт – дорога разлуки. Небо безоблачно, высока синь тюркская, воспетая поэтом, но словно все дожди земли пеленой закрывают глаза…

«Если ты уйдёшь, высохнут моря

Темной и пустой станет жизнь моя,

Щедрые сады вновь не зацветут,

Прямо с высоты птицы упадут.

Если ты уйдёшь в дождь порой ночной,

Вздрогнув, задрожит, вскрикнет шар земной,

Солнце не взойдет и не станет дня,

Если ты уйдешь…»

И вдруг, словно озарение, понимаю, почему так грустна дорога из Баку.

За эти дни привыкла мысленно смотреть на город глазами Любимого Артиста, видеть город таким, каким мог бы увидеть Он.

И сейчас, по дороге в аэропорт представила Его путь… Словно знал и чувствовал Он, что это дорога станет дорогой разлуки. Тогда аэропорт ещё не носил имя Президента страны, тогда… многое было по-другому.

Пройдёт время, и боль Его от невозможности встречи с любимым городом прольется отчаяньем песни:

«Прощай, Баку! Тебя я не увижу.

Теперь в душе – печаль, теперь в душе – испуг.

И сердце под рукой теперь больней и ближе,

И чувствую сильней простое слово: друг».

***

… Ещё помнится многолюдье предновогоднего Шереметьево, и средь кадров той памяти Международный аэропорт имени Гейдара Алиева вновь, как и в день прилета, кажется пустынным и гулким. Правда, тот день ощущается теперь каким-то очень далёким, словно мы пережили долгую зиму, встретили весну и долго жили в ней, а ведь прошло совсем немного времени – все лишь новогодние школьные каникулы…

… Идёт регистрация на московский рейс. Сейчас рейс единственный, и в аэропорту нет суеты и гулкого многоголосья объявлений. Нет очередей к стойке регистрации, что словно стрелки пышного хвоста огромной экзотической птицы колыхались в громадном зале московского аэропорта.

Память не любит суеты, и только там, где просторно и вольно приходит воспоминаниями.

И так ясно представилось вдруг, будто шагает знакомой походкой наш Любимый Артист. Возникшая в воображении «картина» перекликалась с той, что осталась в памяти на фоне Останкинского телецентра...

... Тогда он спешил на запись передачи, которую в Новый год смотрела вся страна. Ярким светом солнечным вспыхивал промерзший вечер! И отступил мороз с ветром! И закружили снежинки красивый хоровод! Немыслимо, невероятно, восхитительно и ослепительно красивый Певец поднимался неторопливой походкой по ступенькам телецентра. Высокий красавец, сказочно красивый, как настоящий принц. В его походке не было ни спешки, ни суеты, не было в ней и гордой высокомерности. В ней было истинное высокое достоинство человека.

Высокий, красивый, в длинной светло-бежевого цвета дубленке шёл восхитительно красивый принц из восточной сказки. Но в удивительной красоте Его не было холодной отстраненности, направленной на самого себя. Красота Его была теплой, открытой людям, она словно сообщала о том, что каждый человек прекрасен, все люди красивы и талантливы, а, значит, нет причин ни зависти, ни вражде между людьми. Доброй была Его красота.

Телевидение не снимало такие моменты, но их «по кадрам» запечатлела память, а теперь каким-то неведомым образом спроецировала те драгоценные мгновения в «интерьеры» Бакинского аэропорта.

И провожая мысленно образ любимый, тихо говорю вслед:

- Спасибо Вам, что приходите в снах… иногда! Спасибо, что в минуты отчаянья вдруг возникает мелодия «Ноктюрна». Спасибо, что есть память, которая дает силы жить даже сейчас, когда в растерянности мечется душа, потерявшись между мирами, не в силах осознать существование своё на опустевшей Планете…

***

На летном поле, словно «все флаги в гости к нам», замерли лайнеры с разномастными эмблемами авиакомпаний – зелёные «крокодильчики» Сибирских авиалиний, «классика» нашего «Аэрофлота», незнакомые, возможно, турецкие «опознавательные знаки».

«По соседству» с Аэрофлотовским ТУ-154 М – застыл на короткий отдых недавно прибывший из Москвы «Боинг» Азербайджанских авиалиний. Эта компания летает из Домодедово. Как знать, быть может, именно этот лайнер и выполнял спецрейс из Москвы в Баку грустным вечером прошлогоднего октября.

Читая на его фюзеляже: «AZERBAIJAN», совершенно отчетливо «увидела» мысленно вдоль корпуса буквы – «MUSLUM MAGOYMAEV»

«MUSLUM MAGOYMAEV» - «AZERBAIJAN». Солнечные лучи ласково коснулись самолета, озарив золотым светом слова, которые неразделимы.

И захотелось поверить в то, что будет, непременно будет, такой самолёт:

«MUSLUM MAGOYMAEV» - «AZERBAIJAN», взлетит высоко на сильных крыльях, уносясь в заоблачную даль. На маршрутах «Москва – Баку» и «Баку – Москва» оба города будут ждать его с радостным волнением, встречать с нежностью и любовью…

Вместе с авиалайнером, взлетела и устремилась ввысь Мечта…

Верю, что мы вернёмся… И обязательно прилетят в Баку Друзья. Может быть, летом, или позже, прилетят непременно.

Никогда не закончатся цветы в Аллее, и всегда будет жить память.

Земная жизнь имеет срок, а любовь вечна. Всегда будем любить Вас…

Человек жив до тех пор, пока живёт память о нём. Мы будем помнить всегда, пока живы, а потом будут помнить наши дети и рассказывать детям своим. Мы будем хранить эту драгоценную память.

***

«… Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летал над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший…»

Россыпями ярких огней внизу – очертания городов в темной бездне вечерних сумерек. Золотым светом восходит над землей их очарованное сияние. Теплым светом, будто бы воссиявшим из искр таланта и красоты Певца, щедро рассыпавшихся над страной, победивший преобладавшие в ней серые краски.

Добрый свет, научивший радоваться и восхищаться, чувствовать глубоко и сильно, любить безгранично, любить так, чтобы всей душой, без остатка, по самого краешка, до донышка, чтобы привязанность сердца с юности и навсегда.